Жертва

В старом прибрежном городе осенью пустынно. Плачут фонтаны, где-то хлопает дверь, морщинит лужи ветер, спустившийся с мглистых утесов, шуршит павшая листва. Из серого капитанского особняка вышла женщина в глухом черном платье, от ветра повязала платок и пошла вниз, в сторону набережной. От залива веет водорослями и дегтем, доносится скрип снастей и крики чаек.

Ближе к гавани ветер усилился. Чайки то замирали на месте, то нелепо кувыркались в воздухе, стремясь восстановить равновесие. Вдова остановилась перевести дух, прислонилась к стене и тут резко обернулась на шум приближающихся шагов. Из проулка выскочил седой мужчина с одним эполетом на помятом кителе и, заметно хромая, направился к ней.

- Вот вы уже где. Погодите! - не доходя, выдохнул он. - Анна, подождите меня.

Она на миг помедлила, но все же отвернулась от него и пошла дальше. Ветер уперся в грудь и у нее перехватило дыхание.

- Да постойте же! Я не могу вас догнать! - кричал он ей.

Она ускорила шаг. Вот она проскочила здание таможни, показались мачты пришвартованных баркасов. Как только топот старика слился с жужжанием ветра в снастях, Анна выбросила его из головы. В разрыве разметавшихся облаков мелькнуло солнце, только затем, чтобы снова скрыться в пелене. Заревел ветер, рванул навстречу земле дождь, и ей пришлось остановиться. Она бы выпрыгнула из этого хрупкого, бессильного тела и бежала дальше, бежала бы по волнам, пока не добралась до того места. Она свернула с мостовой и укрылась за углом какого-то то ли храма, то ли склада. Теряясь в тысяче голосов ветра, заговорил колокол, отбивающий время. Откуда-то изнутри, от самого сердца поднялась дрожь. То ли от пронизывающего холода, то ли оттого, что нет сил, и она не знает что делать, у кого просить помощи и еще — ей надо туда, она должна быть там, она вся задрожала. Внезапно ноги ее подкосились, дыхание замерло, и она съехала по стене. Черный мотылек на острие судьбы.

* * *

- Анна, я уже в сотый раз вам повторяю, я согласен, - старик устало прикрыл глаза, - своим чертовым упорством вы меня убедили, но вы должны понять, что в такую погоду мы никуда не выйдем из залива. Вы меня слышите? Вы хотите, чтобы и мы пошли на дно?

Эти слова он проговорил уже раскаиваясь. Он ожидал, что она дернется, зашипит на него, как в прошлый раз, но Анна продолжала смотреть в окно. Ее бледное лицо ничего не выражало, лишь обветренные губы разлепились, и она тихо прошептала:

- Мы должны торопиться. Пока не поздно.

- Никто кроме меня не возьмется вас туда отвести, а я берусь. Они верят в плохие приметы, а я — нет. Смекаете, в чем разница? Так-то среди них есть отличные моряки, но никто из них по доброй воле туда не пойдет. И мне еще предстоит уговорить команду. Вы меня слушаете?

Он выразительно посмотрел на круговерть за окном и продолжил:

- Но в любом случае мы не выйдем из залива в такую погоду. Потом еще пару дней будет такая зыбь! Это будет рискованно, но мы первыми выйдем — это я вам обещаю. Теперь вам надо отдохнуть, оставайтесь здесь, я пошлю за вашим багажом.

Уходя, он бросил через плечо:

- И напишите письмо близким, если есть кому.

* * *

Приглушенный свет. Анна сидела за столом, ее рука замерла над белым листом. Сейчас, еще немного. Часы в соседней комнате тикают все глуше. Она прикрывает веки, непрошеная слеза застывает в уголках глаз, как будто холодный ветер налетел. Медленно тянется «тик» и отчетливо падает «так».

«Мой милый.

Я пишу это письмо в доме у капитана Робсона, который любезно согласился доставить меня к месту гибели вашего корабля. Он не знает, что я собираюсь сделать. Он сам и его люди подвергаются большой опасности. Старик говорит, что в это время года такой рейс равносилен самоубийству, но он сделает это из уважения к тебе.

Я смотрю в окно, и расчерченное свинцовым переплетом, мое разбитое отражение скользит тусклыми зайчиками по губам. Мне нужно понять, милый. Нужно все это понять. А я ничего не хочу понимать, ничего не хочу знать, я хочу, чтобы ты жил. Ты хлопнул дверью, уходя в этот рейс. И теперь эта дверь самая дорогая для меня на свете. А в том зале, где мы с тобой тогда так удачно фехтовали угрозами и обвинениями, теперь тихо, пляшут тени, складывают узоры на портьерах, рассыпаются пеплом. Не знаю, чем это кончится. Может быть в комнатах снова появится свет, и ты придешь, серьезный, усталый. Тогда ты прочитаешь это письмо.

Я отправляюсь к тебе на встречу, но я никогда больше не увижу тебя. Мне очень жаль, мой милый, но Хозяину нужен хотя бы один из нас».